Главную мужскую роль в спектакле играли два актера. Критик отмечала, что Бешто в исполнении Д. Омаева привлекал обаянием искренней любви и юной горячностью. А монологи-раздумья ему удавались меньше. Актер М. Цицкиев более глубоко передавал именно мысли своего героя, раздираемого противоречиями, что усиливало гуманистическое звучание образа.
"Не все в этом спектакле безупречно, точно по мысли и вкусу, -отмечала Щедродарова. -Однако это не мешает признать главное: театр дерзнул стать на тропинку, ведущую коллектив от бытового жанра национальной драматургии к более философски насыщенным произведениям. Путь этот нелегок, но именно здесь театр ждут новые открытия".
Героико-романтическая тема, становившаяся главным содержанием искусства Чечено-Ингушского театра, предполагала масштабность философских обобщений в решении проблемы "человек — общество" и органическое слияние лирики и романтики. И хотя форма героической романтики может быть любая, наш театр выбирает преимущественно трагедийно-драматическую, неизменно добиваясь в спектаклях (даже по пьесам, драматургически несовершенным) глубокого и чистого звучания темы.
Период этой новой эстетики Чечено-Ингушского театра следует отсчитывать с постановки "Кровавой свадьбы" Г. Лорки в 1968 г. Этот спектакль доказал способность коллектива глубоко раскрыть сложное социально-философское содержание трагедии, ее высокопоэтическую форму. События разворачиваются на фоне ослепительно-желтой земли, окаймленной черным бархатом кулис. "Сцена четко разделена на две половины: примыкающая к авансцене затемнена, задняя же залита багровым светом; в центре -пирамидой, как ружья, составлены гитары. Траурная цветовая гамма еще до начала спектакля рождает тревожное чувство".
Р. Хакишев вводит в спектакль Ведущих, читающих стихи, они же еще и Дровосеки во второй части, где идет погоня за беглецами. Ведущие (Ю. Идаев, М. Цицкиев, А. Гайтукаев) разбирают гитары и занимают свое место на сцене. Они то просто читают стихи Лорки, создавая соответствующее настроение, то включаются в действие, то появляются в превосходной, сочиненной режиссером пантомиме вещего сна Невесты, повторяя строки из "Перекрестка": "Со всех сторон, куда ни пойдешь, прямо в сердце — нож". По ходу спектакля Ведущие читают несколько стихотворений Лорки: о голой земле, выжженной солнцем, о ножах, о любви и ненависти. Одно из них повторяется и повторяется, как рефрен. Это — "Гитара": "Начинается плач гитары. Разбивается чаша утра..."
Утро в доме Жениха. На фоне беленой стены, рядом с двумя-тремя предметами грубой крестьянской утвари Мать (X. Хакишева) и Жених (А. Хучиев) разговаривают, не прерывая монотонной работы. Бесцветное спокойствие их вопросов-ответов под размеренный тупой звук уже предвещает беду. Мать таит в своем сердце тревогу, предчувствуя гибель сына. Взрыв отчаяния потрясает ее, когда сын, собираясь на виноградник, просит дать ему нож. Так входит в спектакль тема ножа.
Та же беленая стена (художник А. Туладзе), но теперь в доме Невесты. Мать в сиреневой шали пришла с сыном сватать Невесту. Жених в праздничной одежде. Разговор нетороплив и прозаичен, каждый скрывает от другого свою тревогу. Невеста (Н. Хаджиева), пережив крушение любви, безрадостно и трезво готова встретить свою судьбу. Муж, дети и толстая стена - вот то счастье, которое ожидает ее. "Я смогу так жить", - отвечает она спокойно. Мать вместо сопротивления неожиданно встречает согласие. Оно рождает доверие друг другу, но не приносит покоя, а только усугубляет тревогу. Общее желание поскорее сыграть свадьбу выдает их страх перед бедой, что нависла над ними. За спокойствием Невесты чувствуется волнение, что она не выдержит взятой на себя роли. Но она выдерживает. А в стене, казавшейся глухой и неприступной, вдруг зазияла чернотой приоткрывшаяся дверь, незаметная раньше. Будто именно оттуда, из этой черноты, должна появиться беда. А может быть, это последняя возможность убежать, пока не поздно?
«Режиссер и художник знают, как много значит деталь — эта зияющая дверь в стене или лимонно-желтое платье Невесты — такое же, как рубаха Леонардо, с которым она рассталась, но который все равно неотступно рядом. Даже накануне свадьбы Невеста думает только о Леонардо, и это подсказало режиссеру ввести пантомиму-сон Невесты, где она и ее любимый как бы плывут навстречу друг другу в вязком воздухе, то, сближаясь, то отдаляясь, под жестокое предсказание из "Перекрестка", а рядом неведомо откуда взявшиеся двое неизвестных - ловкие, бесшумные, явно преследующие их, не выпускающие из поля зрения. Так режиссер вводит в спектакль тех персонажей, которые у Лорки называются Луна и Смерть». Режиссер не просто ввел этих персонажей, он сделал их старейшинами родов. Так мотив трагедии - старинная родовая месть - воплотился в Первом старейшине (М. Дудаев) -он же Луна, и во Втором (М. Хадзиев) - он же Смерть. Во время свадьбы эти старейшины -главные устроители веселья по всем законам и обычаям. Корифеи этого бесконечного, изнуряющего танца, они "правят бал", не забывая внимательно следить за Невестой, Женихом, Леонардо и Женой Леонардо.