Исследователи фольклорных связей северокавказских народов с русскими отмечают, что «проникновение устнопоэтических сюжетов, образов и мотивов в своей общей идейно-художественной основе было издавна диалектично-двусторонним и объективно способствовало как взаимному обогащению культур народов Кавказа и России, так и их дальнейшему экономическому и политическому сближению». Эти слова с полным правом можно отнести и к связям чеченцев с терско-гребенскими казаками.
Во влиянии чеченского фольклора на казачий и наоборот есть определенная специфика. В частности, чеченский песенный фольклор не отразил типичных русских мотивов, но в нем возник образ благородного русского друга, русского человека, отражающий лучшие черты русского народа.
Ярким произведением указанного плана является чеченская героико-эпическая поэма-илли «Ахмад Автуринский». А в казачьем песенном фольклоре были восприняты некоторые типичные образы чеченских песен, образ волка и даже некоторые характерные припевы. Кроме того, под влиянием чеченского и горского быта в среде казачества появились песни, в основе которых лежали типично горские сюжеты.
И в других областях фольклора сказалось сильное чеченское влияние. Многие легенды, сказки, распространенные среди гребенского казачества, по мнению некоторых исследователей (Б. Путилов, Ю. Агаджанов), первоначально бытовали у чеченцев, а затем отразились в народном эпосе гребенцов. В свою очередь русские пословицы и поговорки распространялись в среде чеченцев благодаря их общению с гребенцами.
Гребенские казаки, ближайшими соседями которых были чеченцы, представляли собой своеобразную военную общину, доступ в которую был открыт всем инонациональным элементам. Близкое соседство с горцами, некоторые родственные отношения с ними способствовали перениманию танцев, музыки, а вместе с тем и национальных инструментов. У чеченцев казаки позаимствовали танцы, музыкальные инструменты и даже мелодии. Казаки переняли все разнообразие горских танцев. Горские танцы прочно вошли в быт гребенских казаков, которые, заимствовав зурну, двухструнную балалайку (дечиг-пондур) и барабан, сделали их своими «национальными» инструментами. Изменился характер казачьих свадеб, они справлялись по-чеченски, народные русские песни, исполняемые во время свадебного торжества, заканчивались лезгинкой.
Русско-чеченские культурные связи и взаимовлияния, рассмотренные здесь, выявлены большей частью на основе поздних источников. Но наиболее интенсивные плодотворные результаты в области культурных связей между терским казачеством и чеченцами были достигнуты в XVII-XVIII вв., когда сохранялись относительно мирные отношения, значительно заторможенные в следующем столетии Кавказской войной.
О художественном времени в устно-поэтическом наследии чеченцев
О. Д. Джамбеков
В истории чеченского народа за обозримый период больше трагических страниц, нежели созидательно-благотворных. Судьбе будто не угодно вывести его, наконец, на спокойную дорогу, чтобы, мысленно обратившись к корням своим, он постарался понять, кто же мы, чеченцы, что для нас свято и от чего мы хотим отказаться. Мы вольно или невольно больше оглядываемся назад — в прошлое, чем думаем о будущем. Впрочем, так, кажется, всегда было в нашей истории. И нам трудно расстаться с прошлым: верованиями, обычаями, духовными ценностями.
Наши наблюдения показали, что в философии чеченцев, основанной на фольклорном сознании, не совсем четко очерчена дефиниция "время будущее". Оно больше принадлежит мистике ("Хин дерг — Далла бен ца хаьа", "Хиндолчунна юкъахь Дела бен вац") и т.п. и как будто народным сознанием оставлено в покое как нереальное время. А реальное - это время настоящее, но устремленное в прошлое - корнями, мыслями, философией и неразрывно связанное с ним. В этом смысле чеченцы подобны дереву, которое в настоящем ветвями устремлено к солнцу, а корнями - к прошлому. Настоящее чеченцами воспринималось как "эстафетная палочка" прошлого и как ответственность перед будущим. Вспомним такие колоритные проклятия: "BopxIe а дена наьIалт хийлаI" или "BopxIe a тIаьхье декъала ма хийлаI". В их зарождении и закреплении в сознании народа нет ничего случайного. Человек, в миропонимании чеченцев, - это центр мироздания. Он в ответе даже за седьмого потомка, как ответствен был седьмой предок за него. Эта иерархия довлела над мыслями и поступками чеченца, начиная с того самого момента, когда он покидал колыбель, и не давала расслабиться до могильной тишины, означавшей конец его земного пути. Потому мы вправе утверждать, что мир воспринимается чеченцами через призму прошлого. Не случайно ведь в чеченском языке существует разветвленная грамматическая форма прошедшего времени. Это, кроме всего прочего, дает возможность в зеркале прошлого увидеть и воспринять цикличное время Востока и линейное время Запада. Древние чеченцы, по утверждению этнолога С.-М. Хасиева, считали, что именно на Кавказе они сошлись — Восток и Запад. Вот почему фразеологизм "хан-зама", трудно воспринимаемый как словосочетание, явно находит здесь свое объяснение. Дефиниция "хан" нашими предками связывалась с конкретным человеком, с его судьбой, земным существованием. Если хан — конкретное время, цикличное, ощущаемое, воспринимаемое как, к примеру, кабина, прикрепленная к тросу фуникулера, то зама — время космическое, линейное.