Волковский был мой земляк по губернии и уезду.
Это был пожилой человек, уже лет под пятьдесят, с полуседой бородой, весь увешанный крестами и медалями. Он был участником-добровольцем англо-бурской, китайско-японской войн.
4-й сотней, в которую я попал, командовал есаул Улагай, впоследствии сыгравший видную роль в Добровольческой армии, а затем при возведении на престол в Албании короля Зогу. В момент моего приезда он был в отпуску, получив перед этим Георгиевский крест за блестящую конную атаку. Младшими офицерами были поручик Пешковский, бывший офицер 17-го гусарского Черниговского полка, корнет Шенгелай, на выпуск старше меня по Школе, переведенный из Запасного гвардейского полка, прапорщик Сурен Бек-Карганов, армянин, и три прапорщика милиции: осетин Агоев и ингуши Ардаган Ужахов и Кагызман Дудаев.
Через три дня, к моей радости, полк вернулся в Волковцы и нашу сотню расквартировали в фольварке местного помещика, польского графа. Этот последний приветствовал нас обедом, развел по комнатам, как своих гостей, но затем уже не показывался с верхнего этажа, где жил со своей семьей, предоставив нас самим себе.
На этом фольварке мы через три дня отпраздновали Байрам, считавшийся одновременно и праздником полка. По этому случаю нам с Косигловичем пришлось познакомиться со многими представителями дивизии, так как в Волковцы съезжались много гостей из других полков и все начальство. Так как Великий Князь Михаил Александрович- начальник дивизии, был в отпуску в Петрограде, то его замещал и принимал парад полка его заместитель, генерал князь Димитрий Багратион, уже пожилой, представительный старый барин. Он также был из состава славных "филисов" офицерской Школы и вышел на войну командиром нашей первой бригады. С ним был также только что сменивший на должности командира нашей бригады, Петра Николаевича Краснова, новый бригадный полковник Веттер-фон-Розенталь, высокий тощий немец, быстро затем исчезнувший с горизонта. Среди начальства был и командир наших однобригадников, князь Султан-Крым-Гирей, замещавший уехавшего командира, князя Александра Чавчавадзе. Султан был старшим в черкесском княжеском роде Гиреев, пользовался среди своих единоплеменников огромным авторитетом и имел, как и все Гирей, чрезвычайно представительную внешность.
Все четыре сотни полка были выстроены в поле, перед фольварком, и имели весьма живописный вид, хотя непривычный для глаза строевого кавалерийского офицера. Каждый всадник был одет в черкеску, бешмет и папаху того цвета, который ему больше нравился, и сидел на коне какой угодно масти. Общего цвета были лишь огромные и лохматые рыжие папахи. После произнесенных почтенным полковым муллою, в зеленой чалме, красном халате и с белой бородой, мусульманских молитв полк прошел повзводно мимо начальства, затем начались очень оригинальные скачки, согласно горскому обычаю.
Всадники, принимавшие в них участие, скакали "по-восточному", т. е. без седел и сняв с себя всю одежду, за исключением шаровар. Босые и мускулистые, на своих горбоносых лошадях, скакали черкесы и ингуши, помогая себе и лошади криком, руками и ногами. Все всадники бригады, как черкесы, так и ингуши, расположились вдоль линии пробега, сидя на корточках и образуя узкий проход, по которому скакало человек двадцать конкурентов с криками и воплями, работая изо всех сил нагайкой по лошадиным спинам. Сидевшая вдоль линии скачек живописная публика принимала также самое горячее участие в событии воплями, жестами и советами. На финишах эти азиатские спортсмены, не стесняясь, колотили нагайками по мордам лошадей своих конкурентов. Зрелище было полно красок.
Последовавшая затем джигитовка была весьма слаба и, в сущности, состояла в сплошном издевательстве над лошадью, которую разгоняли в карьер, а затем страшным рывком поводов сажали сразу на задние ноги. Рубка была, по сравнению с регулярной кавалерией также неладна. Все, однако, это изменилось, когда начались офицерская конная игра и рубка, в которой выделялись черкес ротмистр князь Келич-Султан-Гирей, из офицеров Уланского Белгородского полка, и ингуш поручик Султан Базоркин, окончивший вахмистром Тверское Кавалерийское училище.
Келич-Гирей представлял собой чрезвычайно импозантную и совершенно незабываемую фигуру. Атлетически сложенный, с широкими плечами, тонкой, как у девушки, талией и великолепной львиной головой скифского хана. Сила его была такова, что он легко сваливал на землю коня. В этот день ему, однако, не везло, так как на скаку конь его споткнулся и тяжело рухнул на землю вместе с всадником. Ротмистр сильно расшибся и минут на десять даже потерял сознание. Келич-Гирей начал войну ротмистром и командовал 3-й сотней Черкесского полка, и на этой должности окончил войну полковником, получив все возможные в его положении награды, включая Орден Св. Георгия и Оружие. В добровольческой Армии он уже был генералом и командовал Черкесской Дивизией. Уже 75-летним старцем, в последнюю мировую войну он командовал горцами в Казачьем корпусе ген. П. Н. Краснова и в 1944 г. вместе с генералом Красновым и другими казаками, был выдан англичанами в Лиенце большевикам, которые повесили его в Москве*.