Делегация горцев была принята во дворце, в особой комнате, называвшейся по-кавказски кунацкой.
Поздоровавшись с кабардинцами, Наместник, уже тогда весьма пожилой граф Воронцов-Дашков, строго придерживавшийся обычаев горцев, усадил их, а сам остался стоять у двери, как того требовал горский этикет гостеприимства.
Обстановка и атмосфера приема были естественны и в традициях горцев Кавказа.
Старший из стариков обратился к Наместнику с приглашением: "Тысс, Воронцов!" (Садись, Воронцов!) И величественно указал ему место рядом с собой!
Как же далеко такое отношение к "побежденным и угнетенным народам" от высокомерия европейцев!
Пусть нынешние поколения, пришедшие на смену тем, кто видел и ощущал нравственное величие Императорской России, относятся бережно к истории героизма, верности и преданности народов Кавказа, обращаются к святым страницам былого с должным вниманием и почтением.
Пусть и будущие поколения станут достойными продолжателями славных традиций многонациональной и могучей России.
Красота межнациональных отношений в боевых условиях Дикой Дивизии ярко иллюстрируется на примере ее Ингушского Конного Полка.
Повествует о нем ротмистр Анатолий Леонидович Марков.
II
В начале 1915 г., будучи в маршевом эскадроне 12-го Драгунского Стародубовского полка в г. Новогеоргиевске, я получил приказ о переводе в Ингушский Конный полк Кавказской Конной Туземной Дивизии. Причины этого заключались в том, что, выйдя по окончании Николаевского Кавалерийского училища в 1914 г. в Стародубовский полк, я был отправлен в запасный кавалерийский полк в Херсонскую губернию, при котором формировались маршевые эскадроны этого полка. Пребывание в глухом степном городишке, каким был Новогеоргиевск, в 70 верстах от ближайшей железнодорожной станции, было невероятно скучно и томительно, тем более, что я, как и вся офицерская молодежь того времени, страстно стремился на войну. В январе маршевый эскадрон, в котором я состоял, ушел на войну, а меня накануне его отправления, перевели для обучения новобранцев при запасном полку. Это я счел для себя за личную обиду и решил, вопреки воле начальства, отправиться на войну немедленно. Приблизительно в том же положении оказался и мой приятель, Ахтырский гусар, прапорщик Косиглович, на выпуск моложе меня из Школы. Воспользовавшись тем, что один из командиров бригад Туземной Дивизии князь Багратион был близок с моей семьей, мы послали через него прошение на имя Великого Князя Михаила Александровича о переводе нашем в один из полков его дивизии, о подвигах которой тогда говорили очень много в военной среде.
Перевод состоялся почти немедленно и, навестив по дороге родную усадьбу, я 12 марта был уже в Киеве, где мы должны были встретиться, по уговору, с Косигловичем, чтобы вместе ехать в полк, находившийся на Галиполийском фронте. Так как мы ехали с денщиками и лошадьми, то в Киеве нам был дан отдельный товарный вагон, в котором мы с большими удобствами расположились на походных койках, любуясь через открытую дверь красивыми видами Малороссии. Через Проскуров, Гусятин и Бильче мы достигли, наконец, с. Волковцы, в Восточной Галиции, в которой стоял на отдыхе Ингушский полк. Через два часа после нашего приезда полк выступил на позиции, и мы едва успели явиться к командиру полка и его помощнику.
Полковник Георгий Алексеевич Мерчуле, офицер постоянного состава Офицерской Кавалерийской Школы из знаменитой "смены богов", как в кавалерии называли офицеров-инструкторов Школы, получил полк при его сформировании и им командовал до расформирования, после чего был убит большевиками во Владикавказе. Это был сухой, небольшого роста абхазец, с острой бородкой "а ла Генрих 4-й". Всегда тихий, спокойный, он произвел на нас прекрасное впечатление. Его помощник, подполковник Абелов, высокий, стройный грузин, с резкими чертами лица и густыми черными бровями, также принадлежал к постоянному составу Кавалерийского полка.
Это был тип прекрасного, выдержанного кавалерийского офицера, причем он, как и большинство грузин, выделялся своей прирожденной вежливостью и тактом. Второго помощника командира полка, принца Наполеона-Мюрата, также бывшего офицера Школы, мы в полку не застали, так как, отморозив себе ноги на Карпатах зимой 1914-1915 гг., он находился в отпуску по болезни.
Косиглович получил назначение в 3-ю сотню, а я в 4-ю, но едва мы успели представиться их командирам, как полк сел на коней и покинул селение. Так как наши солдаты с конями отстали по дороге, то, как безлошадные, мы принуждены были остаться в Волковцах. На наше счастье, в селении, по каким-то причинам, задержался также полковой адъютант поручик Баранов, со своим ординарцем вольноопределяющимся Волковским. Оба они оказались настолько оригинальными типами, что я считаю нужным дать их краткое описание.
Александр Николаевич Баранов был сыном знаменитого Нижегородского губернатора, героя русско-турецкой войны. Будучи еще кадетом Пажеского корпуса, поручик Баранов отправился добровольцем на Китайскую войну и в рядах Пластунского батальона получил солдатский Георгиевский крест, не снимая во время похода формы пажа. На военной службе он оставался после этого недолго, вышел в запас и в начале 1914 г. вернулся в строй, вступив в ряды Туземной Дивизии. Войну Александр Николаевич закончил в чине ротмистра, получив офицерский Георгиевский крест, и служил затем в Добровольческой армии, командуя отрядом особого назначения на Кавказе. При Врангеле, в Крыму, он был арестован и выслан заграницу за то, что на пристани в Севастополе наградил пощечиной военного министра Временного Правительства Гучкова, автора приказа 1-й, который приехал было в Крым с предложением своих услуг. В эмиграции, впоследствии, в Париже, Баранов организовал небезызвестную "Свободную Трибуну" и умер в инвалидном доме два года тому назад.