В Ингушском конном полку

Марков А. Л.

С этим командование боролось всеми мерами, вплоть до расстрела виновных, но за два первых года войны, было очень трудно

выветрить из ингушей их чисто азиатский взгляд на войну, как на поход за добычей. С течением времени, однако, всадники все больше входили в понятие о современной войне, и полк к концу войны окончательно дисциплинировался и стал в этом отношении ничем не хуже любой кавалерийской части.

По началу же войны репутация Туземной Дивизии, или, как ее стали называть с легкой руки австрийцев, "диких региментов", наводила ужас на вражеское население. Галицийские крестьяне - газды и поляки, при встречах старались подальше обойти идущий полк, скрываясь за кустами и перелесками. Всадники провожали таких встречных пристальными и неприветливыми взглядами, как явно ускользающую от них добычу. На нашем пути издали было видно, как в селах, завидя идущий полк, жители бросаются загонять скот, ребятишки с плачем бегут по домам, толкая друг друга, а старики, сидящие у порогов, поспешно собирают свои костыли. При входе в деревню мы наталкивались на вымершее селение, с наглухо закрытыми окнами и дверьми, и совершенно пустыми улицами.

К вечеру первого дня похода мы подошли к длинной гати, обсаженной деревьями. Дорога шла возле Днестра. Под лошадиными копытами туповато гудела дорога. Фыркали кони, позванивали о стремена шашки. Там и сям вспыхивали в сумерках огоньки папирос. От шедшей впереди сотни наносило запахом конского пота и кисловатым душком ременной амуниции. Я любил и никогда не забуду этот характерный запах кавалерийской части, который впервые я ощутил в юнкерские дни, а затем долгие месяцы и годы он сопровождал меня по дорогам Малороссии, Буковины и Галиции, в донских и кубанских степях и с течением времени стал мне близок и дорог, как запах отчего дома...

Пройдя гать, мы свернули на какой-то луг, где спешились, отдав коней коноводам, и сотня, чуть видной в ночи, темной массой выстроилась по тихой команде вполголоса.

- Поручик Пешковский, - послышался из тьмы голос командира полка.

- Здесь, господин полковник.

- Ведите вашу сотню прямо по дороге до моста. Там встретит проводник от 12-й дивизии, доведет до окопов. С Богом!

Хлюпая сотнями ног по болотной дороге, сотня зашагала во тьме за своим командиром. Через пять минут, во мраке, вырисовались очертания деревянного моста, от перил которого отделилась и подошла к нам одинокая фигура.

- Проводник?

- Так точно, Ваше Высокоблагородие Стародубського драгунского, - с хохлацким акцентом ответил солдат.

- Ну, веди. Далеко тут?

- Никак нет, через мост и налево, в горку.

По дороге я успел расспросить у драгуна новости о Стародубовском полке, который, после перевода в Туземную Дивизию я все же продолжал любить и не мог считать чужим. Новости были скверные, почти все мои товарищи по выпуску и службе в Новогеоргиевске были убиты или ранены. Корнет Внуков убит шрапнелью в лоб, Брезгун ранен, Шенявский пропал без вести при проверке секретов, остался жив и не ранен только один Гижицкий.

В глухую полночь мы добрались, наконец, до окопов и залезли вместе с Шенгелаем в какую-то дыру, прикрытую досками. Стародубовцы сообщили, что окопы находятся в доброй версте от австрийцев и на этом участке фронта пока боев нет.

В эту первую мою ночь в окопах, действительно, почти не было огня со стороны неприятеля и лишь изредка, где-то вдали, одинокая австрийская винтовка выговаривала свое отчетливое "та-ку", и высоко в небе над нами пела пуля. Около часу ночи начался ожесточенный ночной бой, вправо от нас, у деревни Колодрупки, и вся линия горизонта там обозначилась дрожащим отражением артиллерийского и ружейного огня. Пулеметная и ружейная стрельба в этом злополучном месте слилась затем в беспрерывный треск, глухо гудела земля от взрывов и выстрелов артиллерии, бившей откуда-то сзади. По небу всю ночь бродили лучи прожекторов и из австрийских окопов впереди нас, то там, то тут, медленно всплывали ракеты и, распустившись букетом, останавливались в воздухе на несколько мгновений, превращая ночь в день.

Когда, наконец, ночь прошла и мы, как кроты, вылезли из своей норы, все обсыпанные землей, было чудесное летнее утро. Окопы наши оказались долговременными, были глубиной выше человеческого роста и, чтобы увидать из них что-либо на стороне противника, надо было лезть на бруствер. Впереди, насколько только хватал глаз, как перед окопами, так и сзади нас шумело и колыхалось на легком ветру, целое море кукурузы, закрывавшее от глаз весь видимый мир, почему секрет приходилось на ночь высылать далеко вперед за проволочные заграждения.

Если бы не певшие от времени до времени над головой пули да погромыхивание какой-то батареи за горизонтом, ничто не напоминало бы здесь войны. Это всадники поняли, оценили и по тому, насколько только хватал глаз, население окопов повылезло наверх и, расстелив на кукурузе бурки, расположилось на них по-домашнему. Десяток фигур в черкесках и бешметах, с ведрами и манерками, сновали вдоль траншей за водой к Днестру, в который окопы упирались левым флангом. Через небольшие промежутки над окопами сидели кружками горцы, и в воздухе запахло жареной кукурузой и шашлыком. Эта мирная обстановка, однако, не понравилась австрийским наблюдателям, и часам к 9 утра с неприятельской стороны глухо ударило орудие и в воздухе быстро стал нарастать звук летящей гранаты. Достигнув предельного напряжения, звук сразу оборвался оглушительным взрывом. Снаряд лопнул перед проволочными заграждениями, подняв к небу столб земли, вырванных кольев и обрывок проволоки. Комки земли забарабанили по доскам окопного прикрытия.

 
При использовании материалов сайта,
ссылка на groznycity.ru обязательна
Разработано на CMS DJEM
© groznycity.ru