Хьо хоза дара аьлашта,
Хьо дика дара сунашта,
Хьо мича мегаргдара тха мIадашта,
тха къела.
ДоагIаш санна, додаш маьрша гIолда хьо.
Краше бы тебе среди знатных,
Лучше бы тебе среди богатых,
Не личит тебе в нашей грязи,
в нашей нищете,
Как появилась ты среди нас,
Так по-доброму и уйди от нас
Во время приговаривания вокруг головы больного три раза крутили чашку (миску) с водой или молоком. Воду выливали на улицу, а молоко отдавали нищим, чтобы болезнь ушла из дома, как вода.
Народное предание гласило, что семейный скандал может повлечь за собой большое несчастье. Может заболеть самый любимый член семьи. А им в каждой семье бывал самый маленький — ребенок. Над головой такого больного также проделывался описанный выше обряд.
Эти традиции и обряды народ сохранил со времен языческих верований, а некоторые из них бытуют в ингушских и чеченских семьях и в наши дни.
Имя ребенку чаще нарекали до обряда укладывания в люльку, а иногда и после него. По преданию, в отдаленном прошлом имя ребенку давали по-первому попавшемуся на глаза предмету (после извещения о рождении ребенка). Таким образом, появились имена Хох (Лук), Харбаз (Арбуз), Паста (Дыня), Нарс (Огурец), Шекар (Сахар), Бога (Чашка, таз), Оалхазар (Птица), Шод (Кнут) и др.
Был распространен, кроме того, обычай, по которому несколько подростков с «аьлчиками» садились в круг и кидали их по-очереди на землю. Чей «альчик» первым встает на пол ребром, именем того и называли новорожденного. Со времени окончательного утверждения мусульманства среди ингушей все больше стали давать арабские имена, в том числе имена пророков, святых и т. п.
Когда рождались одни девочки, третьей или четвертой давали имена: Цаэш — «Не нужна», Сацийта — «Остановись», Тоийта — «Хватит». Когда дети часто умирали, новорожденных называли: мальчика — Ваха — «Живи», Висит — «Пусть останется», «Пусть сохранится», девочку — Яха — «Живи», Йисита — «Пусть сохранится», «Пусть останется». Практиковалось наречение имена ми предков и умерших родственников, а также именами прославленных или известных людей.
Считалось, что родителям нескромно давать своим детям имена. Они предоставляли право выполнить эту почетную обязанность кому-либо из старших или даже своим старшим детям и др. Человек, давший имя ребенку, должен был сделать ему подарок в виде платья, рубашки, ткани, игрушки и др.
В семьях был в некотором роде культ ребенка. Рождение его было радостным событием. Если, как было отмечено выше, во многих семьях рождение девочки воспринималось иначе, то это было связано с трудными социально-экономическими условиями жизни ингушей. Естественно, семья больше нуждалась в кормильце и защитнике, чем «наьха саг», то есть «в чужом человеке», который со временем уйдет «ишй йIагIа» — «в свой дом», выйдет замуж. У народа, у которого так высок был статус гостя, самым дорогим и важным гостем называли младенца. Об этом говорят сказки, притчи, поговорки, пословицы. Так, рассказывают, в одном доме со всеми почестями принимали седобородого, уважаемого в народе старца. Когда для него и его спутников накрывали стол, он услышал плач младенца и сказал: «В этом доме есть более заслуживающий внимания гость. Сначала услужите ему».
Как радостное событие отмечались вехи младенчества: «ко гаш вахав» — начал ходить, «царг яьннай» — «появился первый зуб», «мотт Iомабе гIерт» — «пытается говорить» и др. В ингушском языке есть фразеологизм «царг кораяьй» — букв. «нашел зуб». Когда у ребенка появлялся первый зуб, его бабушка по материнской линии первому заметившему зуб пекла лепешку с начинкой «хингал» размером в длину всего тела ребенка. Чтобы она не сломалась, (плохая примета), ее помещали на специальное приспособление, заворачивали в белую ткань и отправляли по назначению. Кроме того, бабушка готовила подарки и виновнику события. Приезд или приход «наьн-нана» (букв. мать матери) становился большим семейным праздником.
Обычаи гостеприимства, куначества и побратимсва.
Обычай гостеприимства у ингушского народа, как и у всех народов Северного Кавказа, получил широкое распространение. «...Гостеприимство развито у ингушей повсюду и не в меньшей степени, чем у соседних горских народов — осетин, чеченцев, дагестанцев и др.», — пишет Б. Далгат. Его значение и широкое распространение отмечают и наши информаторы.
Обычай гостеприимства у ингушского народа своими корнями уходит в далекое прошлое, в период господства родового строя. Гостеприимство и куначество были вызваны жизненной необходимостью развития социально-экономических связей между территориально разобщенными народами и фамилиями. Значение этих контактов трудно переоценить для развития торговли, а в военных условиях и для целей защиты и обороны.
Путник — гость, кроме того он был почти единственным глашатаем, информатором о всех происшествиях и новостях края и за его пределами. В дом, где останавливался гость, приходили мужчины всего аула не только отдать ему дань уважения, но и получить информацию о внешнем мире. На протяжении всей истории ингушей гостеприимство превратилось в одну из замечательных традиций народа. «Верность долгу гостеприимства, — писал Н. Яковлев, — еще сохранялась у ингушей от тех древних времен, когда этот обычай был единственным средством упрочения и развития торговли и сношений между отдельными племенами». «Опасные тяжелые горные дороги, отсутствие общественных и частных учреждений и предприятий в виде гостиниц или хотя бы постоялых дворов породили молчаливый, как бы негласный договор, сущность которого — обязательная, внимательная заботливость домохозяина о возможном удобстве и безопасности гостя, раз таковой зашел к нему», — читаем мы у В. П. Пожидаева.
В определенные времена горское гостеприимство приобретало и широкий политический смысл. «Гонимые царской администрацией, угнетенные люди разных национальностей находили приют и гостеприимство в горах у сочувствующих им горцев. По понятиям горцев, гость — лицо священное для них», — писал Н. Ф. Грабовский.
Обязанности гостеприимства распространялись на любого мирно вошедшего во двор дома или вступившего на землю, принадлежащую хозяину. О вайнахском гостеприимстве географ Н. К. Зейдлиц писал (1873): «Приезжего в аул русского все почтенные жители встречают пожатием руки, уезжающего нередко провожает почтенная хозяйка, желая ему счастливой дороги». В народе и сейчас часто любят употреблять поговорку о том, что вслед за гостем в дом хозяина приходит добро. Самую лучшую пищу, самую лучшую постель в доме всегда предоставляли гостю. Состоятельные семьи строили для гостей в укромном месте двора специальную кунацкую («хьаьша-цIа»), состоящую из одной или двух комнат и коридора. В этом доме или комнатах размещали лучшую утварь, посуду, постельные принадлежности, мебель. В кунацкой должно было быть обязательно ложе. В углу были сложены несколько комплектов постельного белья, накрытые истингом — домотканным шерстяным паласом. Нары застилались коврами или паласами. На стенах кунацкой висели кинжал, огнестрельное оружие, кнут, бурка хозяина. Гостей всегда усаживали на нары, хозяин и односельчане размещались на стульях. В одной из комнат, если кунацкая состояла из нескольких помещений, держали запасы продуктов, предназначенные для гостей. В отсутствие гостя в кунацкой отдыхал хозяин. Сюда же со своими друзьями приходили и старшие сыновья. Гостем считался любой прохожий, приезжий, заблудший. Его встречали радушно, если даже он пришел глубокой ночью.
Законы гостеприимства распространялись и на иноплеменника. Гостем считался и тот, кто оказывался в селе проездом. Человека, неприветливо встретившего гостя, осуждали, он терял уважение и престиж у народа. Согласно полевым материалам, в давние времена в одно из сел приехали два торговца штучными промышленными товарами для обмена на сельскохозяйственные продукты. Мужчины из одной ингушской семьи перебили торговцев и отняли у них меновой товар. На следующий день молва об этом случае облетела не только село, но и всю Ингушетию. Дом этой семьи был разрушен сельчанами, члены семьи преданы проклятию и изгнаны из страны. Проклятие было объявлено и всем тем ингушам, которые, проходя мимо, не бросали бы камня в то место, где стоял дом грабителей и не посылали бы проклятия в их адрес. На том месте, говорит предание, и сейчас стоят курганы камней, напоминая собою о наказании за нарушение закона гостеприимства. Такой же обычай был распространен и у чеченского народа. «Подобную кучу, обычно воздвигнутую возле дороги, чеченцы называют «кIарлагI». «Преступлением, за которое могли воздвигнуть карлаг, считалось убийство гостя или прощенного кровника, надругательство над трупом убитого противника, прелюбодеяние, убийство женщины из мести, воровство и др.»
Обычаи гостеприимства у ингушей способствовали развитию интернациональных чувств, дружеских отношений с представителя ми других народов, особенно с соседними, а позже и с русским.
Б. Далгат пишет: «...сеют редьку, лук или что другое — ингуш говорит: «Это пригодится для гостя». И так во всем». Строгое соблюдение обычая гостеприимства требовалось от всех ингушей, как состоятельных, так и бедных. «Несмотря на самую жалкую обстановку жилища, нищету и бедность, встречаемые почти на каждом шагу, горцы отличаются чрезвычайно радушным гостеприимством».
Профессор Н. Ф. Яковлев записал ингушскую народную песню о мальчике Гази, которая в художественной форме раскрывает традиционное гостеприимство. Содержание ее таково. За сына Олдана — мальчика Гази — еще при жизни отца была засватана кабардинская княжна. Однажды к нему одновременно пришли с тремя важными известиями: о том, что вечером его посетят кунаки (друзья) его покойного отца из Кабарды, о том, что в это же время убийца его отца будет переходить мост и, наконец, о том, что его невесту этой ночью отдадут замуж за другого. Гази растерялся, не зная, что важнее решить раньше всего. На помощь ему пришла мать. Она сказала: «Пусть уходит твой враг: настанет час, и покарает его твоя пуля, и княжна не уйдет от тебя, если суждено тебе жениться на ней. Но кунаков надо принять так, как принимал их всегда твой отец. Это — самое важное и неотложное дело». Гази последовал совету матери и с почетом принял гостей. И только уложив гостей спать, Гази выполнил и остальные свои обязанности: рассчитался с убийцей, успел прийти на помощь невесте. А утром с помощью гостей уладил миром все дела. О том, что ингуши высоко чтили гостеприимство, говорит и такое предание народа. Если в гости приходили уважаемые люди Ингушетии или особо почитаемые родственники семьи (родственники со стороны зятя, снохи, старые родственники со стороны деда, бабушки, отца и матери), не зная, что данную семью постигло горе, их принимали так, как будто ничего не произошло. Если в доме покойник, его прятали в дальнюю комнату или его ложе задвигали под кровать, а гостей встречали с улыбкой, дабы не омрачить их настроение. Лишь проводив их с почестями, хозяева продолжали похоронную процессию, панихиду. Это отмечал и А. И. Барятинский: «...если в доме и саван с телом покойника, гостю не омрачали настроение, его прятали под кровать, а гостя встречали».
Эти предания подчеркивают то значение, которое в народе придают обычаю гостеприимства, а также подчеркивается роль женщины как хранительницы народных обычаев и традиций. Приветствовать кунака приходили все члены семьи, родственники, а так же соседи. С гостями беседовали старшие члены семьи, молодежь (мужская) молча стояла у входа и была готова оказать все необходимые услуги: подать огонь, чтобы гость мог закурить, воду, чтобы он мог помыть руки, помочь ему снять сапоги, принести и унести «шу» — угощение и т. д.
Как только гость входил во двор, хозяйка шла к очагу готовить для него угощение. Чтобы не смущать гостей и создать им обстановку для отдыха и покоя, хозяева уходили и оставляли с ними только одного родственника или оставляли одних. Для того, чтобы развлечь почетных гостей, устраивали танцы, для чего приглашали молодых родственников и соседей. Когда гости ложились спать, женщины-хозяйки (обычно снохи) чистили им одежду, стирали и штопали носки, мыли обувь. После трех дней пребывания у кунака гость или, гостья делали попытку принять участие в хозяйских делах. Им обычно разрешали выполнять наиболее легкие, приятные виды работ. Женщинам, например, разрешали шить, вышивать, готовить сладкие блюда.
Все члены семьи — от мала до велика — во время пребывания гостя оказывали ему всяческое внимание. Такой прием вызывал у гостя дружеские чувства. Поддерживать и развивать далее дружеские отношения считалось долгом каждого уважающего себя человека. Такой же обычай и у чеченского народа: «Приезжий путник, раз вошедший в чей-либо дом переночевать и пользовавшийся, согласно обычаю, правом гостя этого дома, при повторном проезде должен зайти переночевать опять к нему же, а не в другой дом».
Наряду с гостеприимством у вайнахских народов (чеченцев и ингушей) были распространены и такие социальные институты, как куначество и побратимство.
Обычай названного родства — куначество устанавливалось побратимством, оформляемым специальным ритуалом, который в разных вариантах сводился к тому, что двое мужчин на основе крепкой дружбы клялись друг другу в вечной верности, взаимоподдержке, взаимопомощи. В знак верности клятве они надреза ли себе руки и пускали кровь, обменивались оружием.
В «Сборнике сведений о кавказских горцах» в разделе «Присяжные друзья — кунаки» описана одна из форм обрядов установления куначества кавказцев. Вот как автор описывает этот обряд: «Сделаться присяжными друзьями — значит сделаться братьями. Обряд совершения братства самый простой: обыкновенно, два новые друга пьют пополам стакан водки или молока и в этот стакан должна быть брошена серебряная или золотая монета. Бросается эта монета в стакан того, кто заискивает дружбу, а достается она тому, у которого заискивают. Но если делаются друзьями те, которые прежде были врагами за убийство брата и вообще родственника, то в таком случае обряд совершения братства изменяется. Все родственники кровника и он сам отправляются на могилу убитого им; трое суток простояв на могиле, как бы прося прощения у убитого, они отправляются к его родственникам. Затем несколько человек из родственников кровника и он сам сосут грудь матери убитого им. Тогда они делаются братья ми родственников убитого, а сам кровник — сыном матери убитого им».
Эти обычаи распространялись не только на соплеменников, но и на представителей других национальностей. Н. П. Гриценко приводит факты распространения куначества между ингушами, чеченцами и русскими казаками еще в древнейшие времена. «Русские крепостные крестьяне, казаки, солдаты находили приют и гостеприимство у ингушей и чеченцев». Ингушский ученый, профессор Д. Д. Мальсагов на языковом материале показал дружественные связи древних вайнахов и восточных славян, установив, в частности, ингушское происхождение имени Овлура, спасшего новгород-северского князя Игоря Святославича из половецкого пленения в 1185 г., что убедительно подтверждает бытование традиционных институтов куначества и побратимства еще в древности».
В основе социальных институтов куначества и побратимства лежали социально-экономические и культурные связи между народами в условиях патриархально-феодальных отношений и полу натурального хозяйства. Они занимали видное место в общественном быту кавказских народов. Семьи кунаков постоянно общались между собой и были наиболее чтимыми гостями друг у друга. Они принимали самое деятельное участие в делах друг друга: в случае кровной мести, женитьбы, замужества членов одной из семей и др., они разделяли все тяготы и радости. Еще Ф. И. Леонтович отмечал, что куначество почитается наравне с родством. «Куначество в большом еще уважении в Чечне: в доме своего кунака гость может считать себя совершенно вне опасности», — писал историк Д. А. Милютин. Нередко куначество закреплялось установлением брачных связей между членами их семей. «Куначество способствовало упрочению и развитию культурно-исторических взаимоотношений между народами Кавказа. Большая роль этого обычая заключается в развитии добрососедских взаимоотношений нахов и грузин». Задолго до конца XIX века установление искусственного родства у ингушей выполняло сравнительно значимые социальные функции. Так, при обнаружении кражи виновник с возмещением украденного и с повинной головой шел к пострадавшему вместе со стариками из семьи или рода. В процессе примирения стороны договаривались считать друг друга родственниками. Как правило, такого типа родственные связи не бывали прочными.
Побратимству способствовало и существование кровной мести. Одной из основных причин возникновения института кровной мести у вайнахов, как отмечал X. Д. Ошаев, являлись существование, необходимость и неизбежность экономических связей между отдельными тайпами. Кровная месть при отсутствии государства только и могла осуществлять защиту сочлена тайпа от посягательства на жизнь и имущество со стороны других тайпов и их сочленов. Он тогда и до конца XVIII в. являлся некоторым регулятором общественных взаимоотношений и сдерживающим началом.
Родственные связи устанавливались и в том случае, если кровник-убийца смог тайно пробраться к матери убитого им человека и дотронуться губами до ее груди. После этого он становился ее сыном и названным братом ее детей. Нередко такой побратим оставался жить в новой семье как сын до конца своей жизни.
Но с конца XIX — начала XX вв. в связи с развитием товарно-денежных отношений куначество потеряло свой первоначальный социально-экономический смысл.
Установление побратимства происходило по разным поводам. Так, братались друзья, желающие стать еще более близкими, братались односельчане, желающие заключить дружеский союз. «ДоттагIал, вошал» (букв. дружба, братство) устанавливалось тремя путями: клятвой в присутствии друзей и старших; кровосмешением, для чего побратимы делали на руках надрезы и смешивали капли крови; питьем молока из одной чаши, в которую как символ чистоты и верности клали золотое кольцо. Символический смысл этой последней формы обряда — чтобы дружба навеки «не ржавела». После свершения одного из этих символических действий названные братья обменивались личными вещами: шашками, башлыками, бурками и др., что также символизировало братство.
О совершении обряда побратимства сообщалось семьям и близким родственникам обеих сторон. В честь этого большого события у одного из названных братьев устраивали обед, куда приглашались друзья побратимов и члены их семей. С этого момента обе стороны принимали на себя традиционные обязанности истинных родственников. «Названные братья ближе всяких родственников, даже ближе, чем единоутробные братья. В случае убийства одного из них другой обязан мстить за его кровь как за родного брата», — писал профессор Н. Ф. Яковлев.
Среди женщин рассматриваемые социальные институты широкого развития не получили. В отдельных случаях две подруги объявляли себя сестрами, обменивались личными вещами, кольцами и клялись сохранить верность на всю жизнь. Как правило, после того, как девушки выходили замуж, такое родство прерывалось, так как заботы, многочисленные хозяйственные обязанности, зависимость от мужа мешали им поддерживать отношения. «Посестрие бывает только до замужества. Для этого девушки меняются платьями» — писал Б. Далгат. Старики помнят случаи, когда и женщины преклонного возраста продолжали поддерживать отношения названных сестер, бывая друг у друга по случаю торжеств.
Таким образом, дореволюционная семья ингушей, равно как и ее отдельные члены, была включена в широкую систему не только родственных связей, но и связей, возникших на основе побратимства и куначества. Все эти связи создавали своеобразную микро среду человека дореволюционного прошлого, поддерживающую его в условиях патриархально-феодального произвола и отчуждения.