Обычаи избегания и табуирования имен
До последнего времени в этнографической литературе Кавказа проблема табуирования (запретов) многих семейно-бытовых отношений чеченцев и ингушей не получила более или менее полного освещения. Ценные сведения по данному вопросу имеются у таких дореволюционных и советских авторов, как Н. Ф. Грабовский, В. П. Пожидаев, Б. Далгат, а также в популярной книге советского лингвиста и кавказоведа профессора Н. Ф. Яковлева «Ингуши» и в работе Я. С. Смирновой по избеганию у адыгейцев.
Попытку широкого изучения обычаев избегания у чеченцев и ингушей и сравнительного анализа табуирования у кавказских и азиатских народов предпринимает современный чеченский этнограф А. А. Исламов.
Дореволюционный этнограф А. Даринский относил время возникновения обычаев избегания к периоду перехода от группового брака к индивидуальному, а причиной их появления считал желание утаить свой брак. Крупнейший советский кавказовед М. О. Косвен приходит к выводу, что запреты и избегания появляются в «процессе перехода от матриархата к патриархату и, в частности к патрилокальному поселению». Советский этнограф Я. С. Смирнова придерживается той же точки зрения, что и М. О. Косвен. Избегание рассматривается как своеобразная условность, при помощи которой в формировавшемся отцовском обществе старались поддерживать «иллюзию отсутствия в данной семье «незаконно» вошедших в нее молодоженов и какой-либо связи между ними и родившимися у них детьми».
Полагаю, что этот вопрос требует специального изучения.
В своем первоначальном виде обычаи избегания у ингушей относились в равной мере к обоим полам, но с течением времени, по мере укрепления патриархальных отношений, вся тяжесть их ложилась на плечи женщины. Возникнув на ранних этапах развития общества, обычаи избегания у народов Кавказа, Европы, Америки и Азии на всем протяжении развития классового общества видоизменялись.
Со дня помолвки молодые люди у ингушей сталкивались с целой системой пережитков, со всевозможными запретами в семейно-родственных отношениях. Засватанная девушка избегала всех мужчин и взрослых женщин из рода жениха, исключение составляли несовершеннолетние дети. Если невеста случайно оказывалась на торжествах или похоронах у общих с женихом родственников, ее уводили в какое-нибудь укромное место, чтобы не стеснять ее присутствием родственников нареченного. Последние, напротив, искали встречи с невестой брата, деверя и т. д. и оказывали ей знаки внимания.
Во избежание прослыть нескромной, невоспитанной, невеста должна была особенно избегать встреч с женихом. Последний, напротив, обычно искал случая увидеть свою невесту, но тайно, скромно, чтобы не увидели старшие. Свидание жениха и невесты устраивали его друзья, подруги невесты, их молодые родственники. Подобные обычаи известны у народов Средней Азии и Казахстана. «Избегания между женихом и невестой, — пишет Н. А. Кисляков, — не мешали практиковавшимся у ряда народов Средней Азии и Казахстана свиданиям молодых людей в период между помолвкой и свадьбой; свидания эти были тайными, во всяком случае, им старались придать тайную форму».
Избегания продолжаются не только до свадьбы, но и во время нее. Именно поэтому в свадебном поезде у ингушей никогда не бывает виновника торжеств — жениха. Иногда он вместе со свои ми друзьями сопровождает поезд, стараясь не попадаться на глаза и держаться поодаль, в стороне.
В дни свадьбы он прячется у родственников или соседей, где веселится в обществе исключительно своих друзей. Вечерами при удобном случае, когда приглашенные расходились, молодые родственницы жениха устраивали ему короткую встречу с невестой. Все остальное время жених и невеста, как мы увидим при характеристике свадьбы, избегали друг друга.
На свадьбе невеста обычно мало говорила, а при пожилых и старших молчала. С таким же молчаливым почтением относилась и к мужчинам — родственникам, друзьям жениха. Как только прибывал свадебный поезд, невесту приводил за руку один из ближайших родственников (не член семьи) — юноша и заводили ее в одну из предназначенных для нее комнат. Если гостей бывало много и в доме тесно, ее помещали в комнату, где находились женщины. Участники свадьбы направлялись в эту комнату, чтобы увидеть невесту и оценить ее внешний облик. Через не которое время после оценки женщин к ней направлялись молодые люди: братья жениха, друзья, чтобы познакомиться, поговорить с невестой. Но невеста упорно молчала, на все шутки отвечала лишь улыбкой, что означает знак уважения к братьям, друзьям мужа. Молодежь всячески пыталась добиться от нее хотя бы одного слова, что означало «развязывание языка». Молодежь обычно шутит: «Может быть, наша невеста немая, а может быть — глухая». Просят ее угостить их водой и предложить им выпить ее, иначе они отказываются пить. В конце концов невеста вынужденно говорит: «Пейте воду» («хий мала»), и удовлетворенные друзья, братья отпивают глоток воды и, благодарные, одаривают невесту деньгами. Невеста отказывается, а молодые люди кладут их ей в сумку. С этих пор они становятся «друзьями», их взаимоотношения упрощаются.
Запреты и избегания не прекращались у ингушей, и после окончания свадебных обрядов. Первые месяцы после женитьбы муж старался приходить в комнату молодой жены тайком, незамеченным. После появления детей жена с детьми располагалась в хозяйской половине дома, а муж в отдельной комнате или в кунацкой. Эти обычаи упростились в более поздние времена. Старших детей изолировали в отдельные комнаты, а супругов — в отдельной.
Одним из распространенных и стойких запретов среди кавказцев, как и среднеазиатов, казахов и других народов Азии, был запрет для мужа и жены называть друг друга по имени. Муж и жена в разговоре с другими людьми избегали даже употребления слов «мой муж», «моя жена». Они обычно использовали прием косвенных описаний и характеристик, таких как цIен-нана (мать семьи, хозяйка), берий нана (мать детей), сесаг (женщина, же на), цIагIараяр (та, которая в доме) или къонах (мужчина), нов-къост (товарищ), берий да (отец детей), саг (человек), тха цIа-гIарвар (тот, который в нашем доме). Табу соблюдалось как при посторонних, так и в присутствии взрослых детей. Жена в присутствии посторонних при муже не садилась. При его появлении она должна была встать и уступить ему место, а в пути — идти позади него. В старшем возрасте она шла с левой стороны от него. В присутствии старших или чужих она не садилась и за один стол с мужем. Профессор Н. Ф. Яковлев отмечает, что в присутствии почтенных, старых людей супруги избегали даже говорить друг с другом. Когда один из супругов болел или даже умирал, другой должен был сохранять сдержанность. Жена, в частности, не должна была плакать или как-то по-иному открыто проявлять свое горе даже на похоронах. Она уходила туда, где нет людей, и только там, наедине с собой, оплакивала свое горе. Муж на похоронах супруги держался в стороне от всех присутствующих. Из уважения к его горю его освобождали от всех забот по организации похорон. Церемонией похорон руководил свекор умершей или один из братьев мужа.
Широкое распространение у ингушей имело избегание между снохой и родственниками мужа. Наиболее продолжительным было избегание ею свекра и почтенных стариков тайпа. Сноха соблюдала табу имен всех старших мужчин и женщин, близких родственников мужа. Свекра снохи обычно называли отцом («да»), дедом («дада», «дади»); свекровь — «нани», «нана» (бабушка, мать). В их присутствии сноха не садилась, была безмолвна. Продолжительность избегания молодой снохой свекра или свекрови в рассматриваемое нами время уже во многом зависела от поведения самих стариков. Иной свекор уже через некоторое время после свадьбы заходил в комнату, где находилась невестка, и просил оказать ему ту или иную услугу: подать воды, налить чай. Эта просьба была предлогом, чтобы заговорить со снохой и прекратить избегание и молчание. Невестка после некоторого сопротивления подавала голос и начинала односложно отвечать на вопросы свекра, заставлять старика долго себя упрашивать неудобно. Но и в дальнейшем она оставалась с ним немногословной и старалась не докучать ему.
Обычай почтительного молчания невестки со свекром соблюдался в отдельных семьях годами или даже всю жизнь. Анализ обычаев запретов и избеганий у чеченцев, осетин, дагестанцев, кабардинцев и других народов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии позволяет сделать вывод о большом их сходстве с ингушскими. О туркменах - йомудах Н. А. Кисляков, например, пишет: «По здешним обычаям сноха никогда не называет своего свекра по имени и не только не обращается к нему с вопросом, но даже отвечает через посторонних или старшего, имеющего право разговаривать с ним свободно». Подобные описания можно встретить и при характеристике других названных выше народов.
Блюсти молчание со свекровью было труднее, чем со свекром. Женщины совместно участвовали в домашнем хозяйстве, сноха выполняла все распоряжения свекрови, выслушивала ее советы. Свекровь вскоре после свадьбы, а то и в дни свадьбы заставляла невестку «мотт баста» («развязать язык»). Если это происходило не в дни свадьбы, то свекровь организовывала в процессе этого обряда праздничное угощение. Резали барана или птицу, приглашали близких родственников и соседей. Свекровь при этом дарила снохе подарок, который, правда, не был обязательным. Обряд происходил следующим образом. К столу приглашалась сноха. Свекровь и гости выражали ей добрые пожелания. На этом торжестве свекровь преподносила подарок и тут же просила ответного слова. Тем самым невестка якобы «развязывала язык» («мотт боастар»). После этого невестку сажали за стол вместе с молодыми женщинами, а старшие размещались за отдельным столом. Невестка обслуживала обычно оба стола.
И, тем не менее, называть имя свекрови, свекра и их родителей (живых и мертвых) сноха не могла даже за глаза. Она избегала называть по имени и подростков мужниной родни. Если она это делала, то считалось, что она проявляет неуважение к родным мужа и собственную невоспитанность. Такие же обычаи зафиксированы не только у народов Кавказа, но и у многих народов Востока, Средней Азии. Советский этнограф Н. Дыренкова о табуировании имен у киргизов пишет: «...запрет произносить имя старшей родни мужа действителен в течение всей жизни невестки и распространяется также на лиц, давно умерших». При упоминании имен родителей мужа, его дедушки и бабушки, а так же всех его известных предков, пусть даже давно умерших, благовоспитанная, по старым представлениям, женщина выражала свое почтение вставанием. Однако при соблюдении данного обычая высоко ценился такт, умеренность, искренность. Представляясь в незнакомом обществе, женщина, извинившись, могла назвать имя мужа или его родных. Женщина, которая не умела пользоваться этим правом и называла их изобретенными именами — эвфемизмами, вызывала смех, насмешки. Так, невестка Оалхазара (оалхазар — птица) Аушева из села Экажево представлялась при знакомстве: «Сигала гIолла лелачун нус я со» — «Я сноха летающего по небу». Табуирование имен часто приводило к смешным ситуациям, рассказы о которых потом передавались из уст в уста и сохранялись в народной памяти. Снохи Угурчиева Сайта не произносили слово «хох» — «лук», так как их свекровь звали Хох. Все они вместо табуированного «хох» употребляли эвфемизм — «кIом-бар — «горький». Однако ингуши, уважая обычаи других народов, были снисходительны к невесткам неингушкам, которые не знали запрета имен и не соблюдали его. С мягким юмором рас сказывают об одной русской женщине, которая обращалась к свекру по имени и отчеству «Берс Гушиевич». При своем строгом этикете ингуши высоко ценят непосредственность. Слова этой же невестки (русской), которая обратилась к самому свекру за раз решением выйти с непокрытой головой, вызывают смех до сих пор. Кстати, в отличие от чеченок, которые табуируют имена всех родственников мужа, за исключением малолетних, у ингушей запрету подвергаются только имена совершеннолетних.
Так называемые эвфемистические имена, как известно, по характеру своего образования могут быть самыми различными. Они могут основываться на внешнем признаке или особенностях характера человека: зIамига саг (молодой человек) или кIаьнк (мальчик), куравар (гордый), хозавар (красивый), йоI (девушка), йиIиг (девочка), дошув (золото) и др. Часто использовали неполные, ласкательные формы имен: Хьусен — Хьуси, Дошлакъа — Даши, Мухарбек — Мухьи, Юсуп — Юси, Малькет — Мали, ПаьтIамит — ПятIи и др.
Распространенной формой эвфемистических имен были имена с субституцией начальных звуков: МурцIал — ХурцIал, Муса — Хуса, Дошлакъа — Кхошлакъа. Имена могли основываться на указании отношения к лицу, имя которого для невестки не было запретным: Хьавай мар — «супруг Хавы», Маржана нана — «мать Маржан», Хьавай да — «отец Хавы»; на указание рода занятий, профессии, национальности: студент, капитан, хьехархо — «учитель»; названий места жительства: вотзгалеравар — назрановский, гIалийтIараяр — городская. Распространены были также имена родственников мужа, основанные на родственных отношениях — «наьна-йиша» (сестра матери), «наьна-воша» (брат матери), «шуча» (двоюродный брат или сестра по материнской линии), «воша» (брат) и др. Искусство образования имен для родственников мужа обнаруживает сходство у женщин народов Средней Азии (таджиков, узбеков, казахов) и Кавказа.
Мужчины, зятья также сталкивались со всякого рода запретами. В частности, они должны были избегать стариков со стороны невесты. При вынужденной встрече с ними, а также при общении с более молодыми родственниками жены они должны были быть немногословными и почтительными. Готовность быть им полезными, прийти на помощь в случае малейшей нужды считалась важнейшим качеством хорошего зятя.
Со временем зять мог непосредственно обращаться с отцом жены, ее дядями (но не дедом), но с тещей и старыми тетками жены он мог не видеться на протяжении всей своей жизни. Нарушение этого обычая, правда, никогда не считалось вызовом общественному мнению. Его соблюдали в зависимости от семейных традиций и в прежние времена, а в наше время он очень часто не соблюдается совсем. Иногда мать невесты, естественно, интересуясь избранником дочери, по инициативе молодых женщин — младших дочерей, снох, племянниц, старается незаметно посмотреть на зятя. Но чаще в среде, где так высоко ценилось самообладание, умение владеть своими чувствами («дог дIахайташ яц»), проявление такого интереса не одобрялось. Зять оставался сдержанным и почтительным со старшими братьями и сестрами жены очень дол го, а то и всегда: не садился в их присутствии, даже если они предлагали ему это сделать, был немногословен и всегда предупредителен. В дальнейшем, если зять сумел себя хорошо зарекомендовать, отношение к нему становилось более снисходительным: он уже не юнец, показал себя, хватит с него. Эти обычаи ингушей сходны, по мнению М. О. Косвена, с обычаями чеченцев и адыгов. К тому же выводу приходит и А. А. Исламов. В присутствии родных, как своих, так и жениных, мужчина должен был быть очень сдержанным и с собственными детьми. Он не брал их на руки, не ласкал, не утешал плачущих, не помогал нуждающимся в помощи. По отношению к ним он всегда был требователен и внешне грубоват. Присутствующие понимали истинные чувства отца и его самообладание и поэтому негласно одобряли его. Отец, выражавший на людях свою любовь к ребенку, беря его на руки, сажая на колени, проявлял, по мнению ингушей, слабость, неумение владеть своими чувствами. Дед, в отличие от отца, мог позволять себе такую слабость: он ласкал, целовал детей, брал их на руки, сажал на колени, давал гостинцы. Однако с детьми дочери на людях он был более сдержан, чем с детьми сына: то — «наьха нах» — «чужие люди» (иного тайпа), а эти «ший нах» — «свои люди» (своего тайпа).
Все описанные формы избегания и табуирования антропонимов являются не просто элементами народного этикета, но пережитками прошлого патриархального строя, генетически отражавшими смену матрилокального поселения патрилокальным и матрилинейного счета родства патрилинейным. Позже эти обычаи стали отражать и закреплять неравноправие женщины. Как свидетельствует полевой материал, обычай избегания для мужчин был не так строг, а табу и вовсе не обязательно. Мужчина называл имя отца и даже предков жены, и это не рассматривалось как вызов общественному мнению*. Женщина же за нарушение запрета расплачивалась не только вербальным осуждением, но и побоями, а иногда и разводом. Избегание мужчиной небольшого круга почтенных родных жены было не только не строго, но и имело еще и гуманную для него цель — не обременять зятя.