В комнату втиснулся, наполняя ее запахом дождя и мокрой шерсти, взводный Бекир в сопровождении неразлучного с ним племянника, тащившего в обеих руках целый ворох бурок. Бекир взял у него из рук верхнюю, развернул ее перед моими глазами.
- Твоя? ..
На вороте бурки чернильным карандашом по холсту стояла четкая надпись - Корнет Николай Иванович Критский... За первой последовали вторая, третья и пятая, причем на вороте у каждой из них мелькали написанные чернильным карандашом чины и имена.
- Где вы их достали?- изумился я.
- Как где?., у солдат, в деревне, где вчера ночевали...
- Это что же вы мне бурку по всему гусарскому полку искали?
- А конешно твою... Ахмет Чертоев твоя нукер сказал, что фамилии написан карандашом... а она, - Бекир при этом указал на своего племянника, - она по-русски читать не знает.
Смущенный и пораженный такой исполнительностью моих подчиненных, я разыскал среди дюжины бурок принадлежавшую мне, приказал Бекиру отослать назад в село Бильче все остальные, но, положа руку на сердце, не совсем уверен, что они дошли по назначению.
Не лучше было отношение ингушей и к казенной собственности. Долгое время в полку не могли добиться того, чтобы всадники не считали оружие предметом купли и продажи. Пришлось даже для этого отдать несколько человек под суд, за сделки с казенным оружием. В этой области также дело не обошлось без бытовых курьезов. Так, в одной из сотен заведующий оружием, производя ревизию, не досчитался нескольких винтовок из запасных. Зная, однако, нравы горцев, он предупредил командира сотни, что рапорта не подает, а приедет снова через несколько дней для новой ревизии, за каковой срок сотня должна пополнить недостачу. Сотня меры приняла и в следующий приезд заведующего оружием, он нашел десять винтовок лишних.
Пики, как оружие горцам несвойственное, всадники не любили и в начале войны, когда ими были вооружены, то, просто говоря, бросали. Генерал Лечицкий, командовавший IX армией, в которую входила Туземная Дивизия, был недоволен, так как не признавал ни привилегий, ни особенностей, ни традиций за военными частями. Однако наличие во главе дивизии брата Государя Императора сдерживало сердитого генерала от какого-либо выпада в ее отношении. В сентябре 1915 г., если не ошибаюсь, Великий Князь получил в командование корпус и покинул Туземную Дивизию. Лечицкий тогда решил отвести душу и посчитаться с туземцами. Вытребованный по тревоге полк выстроился утром осеннего дождливого дня на опушке леса, после ночного перехода. Дождь превратил наши лохматые папахи, бурки и коней в мало презентабельную массу. Над развернутым фронтом полка, на неравных интервалах, торчало несколько десятков пик, остальные были брошены во время ночного перехода.
Из-за леса показалась группа конного начальства: высокий, седой Лечицкий в генеральском пальто на желтой подкладке неловко, по-пехотному, сидел на большой лошади. С суровым, как всегда, видом он ехал вдоль строя полка, сердито и пристально всматриваясь в лица всадников.
Нетрудно представить, о чем в эту минуту думал старый служака, достигший высокого поста долгой строевой службой, глядя на эту опереточную, по его понятиям, часть, нарушавшую все его понятия о порядке и дисциплине. Эти оборванные полусолдаты-полуразбойники на своих лопоухих клячах так долго его возмущали своей ни на что не похожей наружностью и манерой войны, что теперь он решил показать, кто здесь начальник.
Прорвало Лечицкого гораздо раньше, нежели он доехал, по уставу, до середины полка. Завалившись назад, он резко осадил коня. Маленький Мерчуле, изящно сидя на невысоком седле, подъехал и, небрежно касаясь папахи, что-то ответил на вопрос генерала. Ветер относил спокойный голос полковника, но сердитый крик командующего армией прорывался через его порывы.
- Безобразие... навести порядок... не потерплю больше.
Резко прервав разговор с Мерчуле, генерал дал шпоры коню и, подлетев к фронту ингушей, ткнул в упор стэком в грудь чеченца Чантиева.
- Ты, - прокатился гневный генеральский крик,- тебе пика была выдана или нет?
- Выдан... твоя прысходительства, - весело оскалился Чантиев, очень довольный генеральским вниманием.
- Так куда же ты ее дел, сукин сын?
Черномазая рожа Чантиева окончательно расплылась в радостную улыбку.
- Нам пика не нужен, - рассудительно объяснил он, - наша ингуш, чечен кинжал, шашка, винтовка имеем, а пика,... наша бросил к... матери,- закончил он неожиданно свое объяснение.
В группе начальства, позади генерала, несмотря на серьезность минуты, кто-то не удержался и фыркнул. У Лечицкого выкатились глаза и покраснело лицо, по-видимому, от негодования слова остановились у него на языке.
- Дур-рак, - рявкнул наконец генерал, как из пушки, и, круто повернув коня, отъехал к своей свите, что-то негодующе говоря.
Вестовым у меня при приезде в полк добровольно вызвался быть всадник Ахмет Чертоев. Он был чеченец, а не ингуш, хотя служил в Ингушском полку. Видимо, в Чеченском полку у него было слишком много кровников, чтобы он там мог быть в безопасности. Ахмет, как и большинство горцев, все галицийское и австрийское население почитал врагами, независимо от того, было ли оно военное или штатское, и очень осуждал начальство за то, что оно с ним церемонится. По вечерам, видимо, желая научить меня уму-разуму, он много рассказывал о жизни в его родном ауле, где, по его словам, живут настоящие джигиты, не питающие слабодушия в отношении врагов. Рассказы его в большинстве случаев касались всякого рода стычек и битв чеченцев друг с другом. Институт кровавой мести Ахмет не только одобрял, но и считал, что этот обычай наравне с разбоем является единственной и незаменимой школой для воспитания молодежи в воинском духе и традициях доброго старого времени, так как, по его мнению, настоящие войны, к сожалению, бывают слишком редко.