Однажды молодой граф проиграл в карты своему сослуживцу 500 руб. серебром и вынужден был обратиться к родственникам в Россию за поддержкой. Но не прошло и нескольких дней, как Садо Мисирбиев отыграл эти деньги и вернул их Толстому.
Лев Толстой и Садо Мисирбиев, охотясь, наткнулись на группу всадников, и они попытались пленить Толстого. Мисирбиев, сообразуясь с кодексом чести чеченцев, когда хозяин даже ценой своей жизни обязан обеспечить неприкосновенность гостя, отстоял Толстого.
Дневниковая запись от 4 сентября того же года гласит: "Ко мне приехал брат с Балтою". И там же: "Завтра — в Хамамат-Юрт: постараюсь внушить им уважение". И новая запись, от 20 марта 1852 г.: "После обеда писал, пришел Дурда...". По убеждению Толстого, именно в уважении была заложена возможность лучше познать друг друга. Эта дружба, постоянные поездки по Чечне, Дагестану и в Тифлис, записи устного народного творчества горцев во многом прояснили ему особенности кавказского уклада жизни, позволили проникнуть в мечты и идейные поиски народов, отстаивавших свою свободу и независимость.
Размышления Льва Николаевича Толстого о судьбе горцев и вообще о человеке, занятом "несправедливым и дурным делом — войной", легли в основу кавказского цикла его творчества ("Набег. Рассказ волонтера", "Рубка леса. Рассказ юнкера", "Из кавказских воспоминаний. "Разжалованный", "Записки маркера", "Записки о Кавказе. Поездка в Мамакай-Юрт").
Пушкин и Лермонтов раскрыли дух горцев как неукротимый, свободолюбивый ("Тазит", "Мцыри"). Толстой привнес в русскую литературу образы военных, на которых отрезвляюще подействовала новая общественно-политическая среда. Если раньше в Кавказской войне они видели романтику, возможность отличиться, сделать быструю карьеру, то теперь, находясь много лет подряд в военных походах, они увидели ее будничную сторону, жестокость и никчемность. Таково же было и настроение рядовых русских солдат.
Старик-чеченец, оставшийся в ауле, уверен, что с ним ничего плохого не случится. "Что мне русские сделают? Я старик", — говорил он русским солдатам ("Набег"). Отношение старика-чеченца к жизни, к людям удивительно схоже с принципом жизни рядового Ве-ленчука. "Он жил слишком честно и просто", — говорит о нем Толстой в рассказе "Рубка леса". В чувствах и настроении рядовых горцев и рядовых солдат он уловил отвращение к войне, стремление жить мирной жизнью.
"Что за вздор и путаница? — думал он (Оленин.) ...Человек убил другого и счастлив, доволен, как будто сделал самое прекрасное дело. Неужели ничто не говорит ему, что тут нет причины для большой радости..." ("Казаки").
Большую ценность имеют работы Толстого по сбору устного народного творчества народов Северного Кавказа. В 1852 г. со слов Садо Мисирбиева и Балты Исаева он записал русскими буквами две чеченские народные песни. Несомненно, это не единственные песни, которые записал от своих друзей-чеченцев Лев Толстой. Можно предполагать, что писатель просил их в ходе переписки, после своего отъезда из Чечни, сообщить ему новые данные по фольклору и этнографии чеченцев. "Ваше сиятельство Лев Николаевич, - пишет Балта Исаев через три года после отъезда Толстого в Крым, - поздравляю Вас с полученными чинами и орденами, которые Вы заслужили в такое короткое время. Желал бы от души когда-нибудь еще с Вами встретиться. Я в Севастополь к Вам написал 4 письма, но не знаю, получили ли Вы хотя одно...". Судя по содержанию письма, в котором упоминается и Садо, между Толстым, Садо и Балтой были непринужденные, дружеские отношения.
Письма друзей, сослуживцев, знакомых постоянно обновляли в памяти Толстого величественный образ Кавказа, воспоминания о его мужественных и благородных людях. Он постепенно накапливал свои знания о нем, изучал историческую и художественную литературу. Прочитав поэму Лермонтова "Измаил-Бей", Толстой записал 9 июля 1854 г. в свой дневник: «Я нашел начало "Измаил-Бея" весьма хорошим. Может быть, это показалось мне более потому, что я начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью. Действительно, хорош этот край дикой, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи - война и свобода».
Много лет спустя Толстой еще раз подтвердил свое отношение к фольклору чеченцев. В 1875 г. он пишет А.А. Фету: "Читал я это время книги, о которых никто понятия не имеет, но которыми я упивался. Это сборник сведений о кавказских горцах, изданный в Тифлисе. Там предания и поэзия горцев и сокровища поэтические необычайные... Нет, нет и перечитываю...".
"Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой" и "Высохнет земля на могиле моей" — две чеченские песни, которые позднее Толстой включил в повесть "Хаджи-Мурат" (1896—1904). Вспомним: по просьбе Бутлера переводчик пересказывает ему содержание песни, исполненной Ханефи, названным братом Хаджи-Мурата. Вот этот текст: "Высохнет земля на могиле моей, и забудешь ты меня, моя родная мать. Порастет кладбище могильной травой, заглушит трава твое горе, мой старый отец. Слезы высохнут на глазах сестры моей, улетит и горе сердца ее. Но не забудешь меня ты, мой старший брат, пока не отомстишь моей смерти. Не забудешь ты меня, и второй мой брат, пока не ляжешь рядом со мной..." Хаджи-Мурат всегда слушал эти строки с закрытыми глазами и, когда мелодия кончалась протяжной, замирающей нотой, всегда по-русски говорил: "Хорош песня, умный песня".