- Что с ним?
- А ты разве не догадываешься что? - вопросом на вопрос ответил троюродный брат Саада Кайсан, который в это время укладывал еще теплые руки Исы вдоль туловища.
- Кроме тебя, в этой степи никто не стрелял, - сказал кто-то Сааду.
- Неужто это я попал в него? - с притворным удивлением спросил Саад.
Будь поблизости кто-нибудь из родственников Исы - отмщение свершилось бы на месте. Но у несчастного юноши не было никого, кроме матери, и никто не вступился за него.
- Плохое дело ты совершил, Саад, неправое, - покачал голо вой Кайсан. - Не нужна нам вражда с людьми...
- Да чтоб мне домой не добраться, если я хоть в мыслях думал стрелять в него, - сказал Саад, без стыда глядя на лежащего перед ним Ису, будто тот и не убит, а просто спит у его ног. - Мало ли бывает несчастий от шального выстрела!
Вот как повернул это дело Саад. А в пятницу в мечети Саад и восемнадцать его родственников поклялись на Коране, что он и в мыслях не держал намерения стрелять в Ису и что выстрелил случайно.
Люди все понимали, но что было делать: по обычаю, клятва снимала с виновного ответственность, даже если он лгал. Да и кто решится враждовать с всесильным Саадом из-за безродного Исы.
Однако, если человек убит, даже и случайно, убийца, опять же по обычаю, обязан откупиться.
Понятное дело, что для богатого Саада это ничего не стоило. И он заплатил за Ису положенный куш.
Но на сердце старухи, потерявшей единственного сына, легло такое горе, которого не окупило бы и все состояние Саада.
Беки вспомнил слова, с какими Кайпа проводила его из дому: «Бога ради, будь посдержанней. Саад способен на любую подлость...»
Беки и без нее знает этого негодяя. Он постарается быть сдержанным, но узел, затянутый злом, что причинил ему Саад, не слабеет.
Легко ли пережить такое? Год выдался особенно тяжелый. Чтобы заплатить Сааду за аренду земли, пришлось продать телку-двухлетку. И вдруг Саадовы же овцы топчут его кукурузу!..
За всю свою жизнь Беки никому не причинил зла, и никак он не мог взять в толк, отчего иным людям не живется на свете без того, чтобы не испоганить жизнь другому.
Хасан все посматривает на отца. Густые брови совсем нависли на глаза, и это делает лицо Беки еще мрачнее. И солнце какое-то хмурое. Оно высвечивается сквозь туман, как фарфоровая тарелка. Тарелка эта то светлеет, то опять тускнеет, а тень печали и горя на лице отца не исчезает ни на миг.
Уже порядком идут они по грязи. Хасану успела наскучить дорога. Даже за ящерицами нельзя погоняться, отец не велит:
- Трава мокрая, не только чувяки, но и штаны до самых колен промочишь.
Хасан нашел толстую палку с ржавым кольцом на конце - черенок от вил. Очень он обрадовался находке, и отец ничего не сказал - черенок пригодится в хозяйстве.
Ну а Хасану палка нужна совсем для другого дела. Теперь уж он не просто шел, а разгонялся и, всадив черенок в землю, прыгал. Беки и на это ничего не сказал, только предостерег, чтобы не ушибся.
Наконец добрались они до канавы, что служит границей между владениями Угрюмова и Мазаева. Беки остановился и тяжело вздохнул. Вспомнилось, как летом его корова, отбившись от стада, забралась сюда и как Раас, сторож угрюмовский, отвел ее в поместье. Раас, он такой: чтобы выслужиться перед Угрюмом (так люди прозвали помещика), с радостью отведет в усадьбу корову или лошадь любого из своих односельчан. Надеется на похвалу. А помещик только того и ждет. За каждое «нарушение» дерет с крестьян по три рубля, даже если на земле той не было ни травинки. И пока не уплатишь денег, не отпустит скотину.
Закон у Угрюма свой, и снисхождения не жди. К мольбам бедняков он глух, как стена.
Зато если угрюмовский скот зайдет на крестьянское поле и потопчет посевы, помещик ответа ни перед кем не держит и уж конечно никто не посмеет угнать его корову или лошадь. Да и посмел бы - все одно ничего бы не вышло: вокруг скота Угрюма всегда вьются вооруженные пастухи.
У помещика - сила, а потому и власть и закон на его стороне.
Вот и Саад, богат - так и силен. Потому и отваживается на все, потому и пустил своих овец на делянку Беки.
«О Дяла! - подумал Беки. - И как это случилось, что, создав всех людей по единому образу и подобию, ты разделил их на бедных и богатых? И настанет ли такое время, когда ты снова сделаешь всех равными?»
Наконец отец и сын добрались до своего поля. То, что увидел Беки, ужаснуло его: стебли кукурузы поломаны, початки обглоданы и овцы все тут же.
- Чтобы вас съели на похоронах вашего хозяина! - крикнул Беки и бросился отгонять овец.
Хасан тоже стал помогать отцу и палкой и криками. Вдруг как из-под земли появился пастух. Видать, крики услыхал. Ни отец, ни сын не заметили, когда он подъехал.
Пастух увидел, как Хасан ударом палки свалил барана, как баран вскочил и побежал уже без одного своего большого скрученного рога.
- Эй, безродный щенок, ты что делаешь! - заорал пастух и, на правив коня прямиком на Хасана, замахнулся кнутом.
- Дади! - закричал испуганный Хасан и застыл на месте. Беки бросился к сыну.
- Попробуй только ударь! - погрозил он на бегу.
Пастух, может, и ударил бы мальчишку, но, увидев, что тот не один, опустил кнут. Ни к чему ему была вражда из-за чужих овец. Он дагестанец и здесь не по доброй воле. Нужда пригнала его на заработки.